Они не могли больше быть вместе как любовники. И Лорин не смогла больше с ним танцевать.
Бен так просил об этом… Не хочу вспоминать!
Мелодия затихала. Лорин улыбнулась одному, второму, мимоходом погладила по плечу Лизу, кивнула матери Элен и ушла в глубину сада.
Подальше от людей. Подальше от света фонарей.
Яркие пятна электрического света лежали на траве, подсвечивали круглые кроны деревьев и фантасмагорические искривленные стволы с корой, которую хотелось изучать кончиками пальцев. Ветер о чем-то шептался с листьями. Музыка была слышна, но не так навязчива здесь. Она ничего не диктовала.
Лорин держала в руках бокал с холодной минеральной водой, принесенный официантом. Ей было странно ощущение себя. Она могла бы быть счастливой: ее подруга вышла замуж за человека, с которым хочет прожить всю жизнь. Она за все лето не танцевала столько, сколько сегодня. Ей аплодировали.
А этого, оказывается, все-таки мало.
На самом деле Лорин в глубине души надеялась, что, возможно, сегодня, в день, освященный чьей-то любовью, она встретит кого-то… с кем ей захочется танцевать.
– О, извините меня, я не хотел, я действительно не хотел! – Не по-мужски тонкие пальцы торопливо мнут бумажную салфетку, стирая следы от яркого грейпфрутового сока с белоснежной рубашки официанта. – Так неловко…
И «так неловко» бывает слишком часто. Пора бы привыкнуть и относиться к этому попроще. Так нет же!
Фрэнк Хамп чувствовал, как яркие розовые пятна неумолимо проступают на его щеках и шее, уши тоже краснеют…
Вздох. В нем проскользнули и обреченность, и прямо-таки буддистское принятие ситуации, и тонкий оттенок самоиронии.
В общем, чрезмерная застенчивость порождает замкнутый круг: всегда страшно сделать что-то не так, всегда напряжены нервы, а если от природы ты еще и не слишком ловок, то вероятность того, что по твоей вине случится какая-нибудь неприятность, пусть даже самая мелкая, возрастает в геометрической прогрессии. И чем больше их случается, тем крепче вера в то, что с тобой все время что-то не так. И все сначала…
В общем, Фрэнк был из тех, кому очень-очень тяжело не быть неудачником. И, возможно, даже вероятнее всего, плохо, что он так смиренно принял такую ситуацию… Однако, если бы снимали комедийный фильм, в котором в главной роли был Фрэнк Хамп собственной персоной, комедия получилась бы неплохой и явно романтической, а юмор в ней был бы построен не только на том, что главный герой поскальзывается на банановой кожуре.
Хотя и такое случалось. С кем не бывает?
Осознав себя как неудачника, Фрэнк научился наслаждаться всеми прелестями жизни такого рода людей. По крайней мере, ему так казалось. Может быть, парень и был к этому близок, но все еще краснел, когда каким-то более или менее тривиальным способом портил кому-то костюм.
Другое дело, что, стирая, например, остатки мороженого с платья какой-нибудь симпатичной девушки – честное слово, моя воля тут ни при чем!– так легко очаровать ее своей скромностью и милой неуклюжестью…
Скажем так: Фрэнк имел дар притягивать разного рода неприятности, которые, как ни странно, зачастую обращались для него в большое везение. Так что если кто-то и мог назвать Фрэнка Хампа неудачником – даже он сам, изредка, в дни меланхолии, – то уж несчастным он никогда не был и таковым себя не чувствовал.
Вот и сейчас Фрэнк извинялся перед официантом, которому и самому было неуютно, потому что трудно сохранять чопорный вид, когда тебе помогает гость праздника, где ты работаешь. Отбросив салфетку, Фрэнк тут же опомнился: нельзя же бессовестно мусорить на чужом газоне! Он торопливо наклонился за бумажкой, поднял голову и увидел…
Конечно, ее. Самую необыкновенную девушку, которую он только встречал.
Она была похожа на фею из какой-то экзотической страны, яркую, нечеловечески красивую и владеющую магией.
У волшебного создания были длинные струящиеся волосы, шелком лежащие на плечах и спине, темные миндалевидные глаза и платье цвета сапфира – глубокого, завораживающего оттенка.
Фрэнк забыл обо всем на свете: о том, что он сидит на корточках прямо посреди толпы гостей, которые прохаживаются туда-сюда и с удивлением оглядываются на странного парня, о том, что он зажал в руке испачканный лоскуток бумаги, о том, что пришел он сюда не один, а с очень милой девушкой, которую на днях чуть не сбил… Он видел только ее.
Щеки Фрэнка, от которых только что отхлынула краска, стремительно заалели снова. Просто так. Потому что он не мог отвести взгляд от незнакомой девушки.
И еще оттого, что немного боялся: вдруг она сейчас посмотрит в его сторону…
Однако Лорин почему-то не почувствовала на себе чьего-то взгляда. Она за весь день ни разу не обратила внимания на высокого тонкого парня в светло-сером костюме, очень молодо выглядящего, с чуть взъерошенными светлыми волосами и надетыми явно для солидности очками в тонкой оправе. Дело даже не в том, что Фрэнк едва ли мог претендовать на роль мужчины всей ее жизни, просто это было еще одной его особенностью. Его в принципе не замечали, пока не оказывались с ним бок о бок, да еще участниками какого-нибудь мелкого происшествия.
Нужно сказать, что Фрэнк очень стеснялся того, что в свои двадцать пять выглядит в лучшем случае на двадцать один, поэтому и носил очки вместо контактных линз и старался одеваться как можно более официально. От этого он выглядел вообще школьником, выдающим себя за какого-нибудь банковского служащего.
Фрэнк до самого позднего вечера ходил сам не свой. Он спотыкался о ножки чьих-то стульев и задевал локтями окружающих в полтора раза чаще обычного, в результате чего его новая знакомая перестала умиляться его неловкости и пришла в состояние легкого раздражения. И хотя в голове Фрэнка была одна только фея в синем, как он окрестил ее мысленно, сердце стучало часто и гулко, уши краснели, казалось, сами по себе, он почти не смотрел в сторону необыкновенной красавицы. Мешала то ли застенчивость, то ли какой-то страх, прежде не испытанный.